Prose

Было лето, я не думал о хлебе насущном, предоставленный самому себе, гулял, смотрел, думал, почти не контактировал ни с кем. Хорошо помню, что мне дышалось легко и свободно.

Сигналы воздушной тревоги, кажется, звучат весь день. Я не то чтобы на грани, это жестокая огранка изнутри. Через фейерверки невралгических приступов проступает новая цель, возможно, моя альтернатива. Я еле держусь. Но так я побеждаю.

Димитрий Парафрон, психиатр: «С точки зрения науки все мы конченые суки. Мы не уважали наших женщин, живущих в мире снисхождения и затрещин. Моральное саморазрушение достигло пика, и мы аудиально находимся в состоянии жопного крика».

Можно съесть прохожего, как небольшая когорта хладнокровных людоедов съела уникальные коллекции Эрмитажа в послереволюционные годы. Как Садовое кольцо сожрало, не подавившись, Сухареву башню. Как красный рот циничного заговора кровавыми плевками написал на бесплодной земле «Голодомор». Так и делают.

«Если из Жопы послан, может — на верном пути?» — тешил себя Грозный Дурак, шагая по перелескам, мостам, перронам, красивым застеклённым причалам, восьмиполосным большакам. Видит — город вдали, красивый, сложный, разговорный.

Вот так-то бывает. Надо бы собраться. Не включать же заднюю. Вперёд и только вперёд. Навстречу определимому. Дорогие мои… друзья, как мне к вам обратиться, акционеры… может быть, спутники по намеченному плану. Факты, только сухие факты.

Искать маньяка было уже некому: разразился военный кризис, мигрировали толпы, милиция частью пошла в военные, частью разбежалась. Милицейское начальство объявило себя ртутью и начала неуловимое движение по кабинетным должностям.

Загрузили тонну, поехали. Полуприцеп страшно шатало, дороги совсем никакие, а местами просто их не было. Ехали медленно, но держава наша небольшая, успеем. Проезжаем город-герой Шнырево. Там в старые «газели» набивается народ, все хотят успеть в столицу.