Бомба пророка Исайи

Удар в ухо был такой силы, что в голове произошёл микровзрыв, в глазах потемнело, и я упал на правый бок. Бивший исподтишка молодой гражданин гопот не полностью удовлетворился победой. Я почти тут же пришёл в сознание и зашевелился на асфальте. Он спокойно подходил ближе, раздумывая, как добить. Пока он составлял оперативный план, рядом из ниоткуда выросла мощная фигура. Гопоту двинули в висок, врезали по лодыжке, схватили за ворот и отштамповали два усиленных прямых в нос. Затем помогли прилечь, сказали пару назидательных, слегка вдавили лицом в тротуар. Пока я поднимался на ноги, гопотское тело отволокли к стене дома, в тенёк.

Всё происходило у гастронома «Персик», первый этаж пятиэтажки, заведение сохранило название с совдеповских времён и антураж тоже. Внутри аура застоя, витают запахи ГОСТов и образы трёхлитровок с берёзовым соком. Сибилла, тебе бы понравилось это название — «Персик», и глубже — тема продавщиц разной степени фруктовости. Снаружи скамейки, вымерший стихийный базарчик, точка сборки местных парней.

Так я познакомился с Халком. Я его спросил, не слишком он втащил чела в зону ответственности, подсудное дело, морду размягчило в кровь. Нет, говорит, он побоится да и ему не по понятиям. Отбитый гражданин отползал во дворы, все покрытые зеленью. Халк — потому что он был зелёный. Не весь, волосы покрашены в тёмно-огуречный цвет, оттенок коры, а не мякоти. Сам очень крепкий, сколько-то лет в регби, спортзал в подвале рядом с домом. Сидел, как обычно у «Персика» со своими, скучал. Услышал от меня убедительные доводы в пользу анархии, увидел коварный хук справа от не местного гражданина гопота. Вскипел и перелился через край.

Мы немного обсудили живые темы движения, так родственно встретить радостную душу. Дорогой сердцу анархо-индивидуализм, постколониальный фронт, постлевые сигналы, местный DIY, невозможность анархо-ополчения, эко, попы, эко-попы, проблемность БДСМ, эльфы, Революцiйна дiя на войне, гонконгские побратимы и chinazi, специфика иллегализма, диджитал проекты. Я воодушевился, на некоторое время мне полегчало, взрыв от хука что-то утряс в мозге. Но ненадолго, диктат физиологии слеп и туп. Я просто спросил, заметно, что мне не супер? Халк сказал, что вообще-то да. Попрощались и я ушёл, увидеться шансов много, живём неподалёку.

В голове периодами пульсировало, это давняя моя тема, год, как минимум. Ухо горело тёплым светом очага. Мозг, конечно, не бомба, не тикает, но всё же имеет принцип замедленного действия, в финале не взрывается, а останавливается.

***

За окном привычный летний пейзаж, крайне вяло шевелящийся город. Шизофрения сезона: жара-жара-жара, прибивающая к земле, ливневые дожди, вредные для репутации коммунальщиков. Оконные стёкла заклеены прозрачным скотчем крест-накрест, по христианской традиции. И обязательно простые металлические жалюзи, они надёжнее занавесок. Тут важно, каким ты уйдёшь или спасёшься — порезанным, иссечённым или цельным. Логистика телепортированных объектов. А какой у тебя дом — панель, кирпич, уже не важно, какой есть. Тему подвалов не беспокоим. Хотя андеграунд в нашей крови, вечная беготня под землю это упадничество. У нас же — подъёмничество и зигзагообразная миссия. Мы — это я и мои вяло множащиеся мысленные конструкции, зажатые между энергией оптимизма и тяжёлым грозовым фронтом предрешённости. Не люблю прилагательные, зато они от меня без ума, липнут, пристраиваются, прикладываются, вегетируют, сопутствуют.

Включились сирены, в приложении телефона тревога, мне нужно прилечь восстановиться, голова гудит после контакта с жертвой системы. Может быть шум, работа ПВО, странно искажённое извилинами домов эхо. Всё может быть. А моя невралгия будет, есть и была точно. Сорт мигрени, приходящая и уходящая без графика не острая, а жгучая локальная боль. Хочется назвать это по ощущениям — блуждающим нервом. Но нет желания совершать блуд с доказательной медициной и её матерью, властной фармакологией.

Существуют в позднем антропоцене рычаги воздействия. Загадочные и красивые внешне ανακούφιση, мне нравится, как звучит это у греков, «анакоуфиси» — то, что облегчает мученичество тела. Для души — «диафотиси», но тут намного больше запрещёнки. Поэтому я иду законным путём, а для поддержания благодушия надо только, чтобы меня никто не беспокоил. Чем не национальный принцип?

Гиппократ считал, что мигрени — результат гимнастики, бега, ходьбы, прыганья, какой-нибудь другой необычной суеты или неудержимой эротомании. Вычислили людей с оргазмической мигренью, она может приходить до, во время и после. Вот это подарок. Но ни физкультура, ни сладострастный переклин — не моя тема, не мой репертуар.

С разным рвением рекомендованы в моём случае: сульфонанилиды, ингибиторы диаминоксидазы, тизанидин, даже бензодиазепины. Но я не увлекаюсь таким коллекционированием, особенно, если почерк медработника неразборчив. Я обхожусь без препаратов. В моей жизни важно устранить не симптомы, а причину — голову. Для этого у меня есть задача, миссия, цель. Суицидник — не обо мне, я очень живучий обречённый.

Где-то далеко громыхнуло, не понять направление, сегодня мне не до того, получил в бубен за всю анархо-музыку, лежу недужно. Надо поспать, новости, объявления, планы — всё после. Не нужны Фантас с мозголомством, Фобетор с серийным хоррором, Морфей с левыми приключениями. Пусть будет только отец их, благосклонный, дающий глубинный отдых и покой. Чтобы вместо сюра и похождений была пустота с бегущей строкой: «Гипнос – – Гипнос – – Гипнос – – Гипнос – – Гипнос – –…».

Провалиться мне в дремоту на этом месте, если я не нуждаюсь в рекреации. Скорее из долины ракетных обстрелов в темноту за Онейрогорском. Лежу на правом боку, оберегаю попранное ухо.

***

День начался по плану, с борьбы с муравьями. Место боевых действий — входная дверь, снаружи, на площадке. Я бы не трогал этих мелких чёрных букашек, завидовал бы на расстоянии их слаженности, неугомонности. Уважал бы дистанционно — в них не брезговали воплощаться Индра и Зевс, они дали название греческим мирмидонянам, которые брали Трою с Ахиллом. Ну и вообще, этому виду 100 миллионов лет, тогда их головы украшали воинственные рога.

Я бы жил, как жил, но эти безрогие суетуны решили оккупировать моё жильё. Места под небом им было мало, проделали большой путь, выбрали именно эту квартиру из всего подъезда. Не лезли бы — не выхватили бы. Чем не национальная идея. Но я понимаю, что их могли взбудоражить нездоровые сигналы снаружи, тряска земли, взрывные волны, грохот, общая тревожная атмосфера. Тут они превращаются из захватчиков в беженцев. Поэтому дихлофосом я обрабатываю периметр только моей двери, сдув разведчиков на пол. Ни на одного не распылил новую формулу инсектицида, смерть без запаха, нервно-паралитический токсин, фосфорорганическая кара.

Сопутствующие потери будут, у тех, кто всё-таки ломанётся в психическую атаку на райские врата. Остальным лучше уйти, успокоив самых буйных штурмовиков, угомонив разведку, уломав начальство. Я плохой пример превентивности, иду на меры, когда противник уже приполз всем поголовьем. Всё происходит почти в полной тишине: шипит аэрозоль, я беззвучен, как алгонкинский охотник. Мои земли у Великих озёр, имя моё Муравьиная Труба.

Но многоквартирная тишина невозможна: где-то за углом, у лифта щелкнул дверной замок, разъехались дверцы подъёмника. Новая встреча двух подъездных соседок, больших любительниц бытового речитатива. Обе матери-одиночки около 30, из тех, что скажут, а после подумают. Привычно обывают всех вокруг, а пока я невидимый и беззвучный стою с пиперонилбутоксидной бомбочкой в руке, они вдруг решили спеть в бетонных сводах шлягер о моей персоне.

Обе они очень похожи. Внутренне. Даже, если дома они питаются одна гудроном, другая чужими бета-волнами, а вместо сердца у них стимпанковая скороварка и окровавленный чоппер — мозг у них совершенно одинаковый по вместимости и реакциям. Они давно могли бы уже съехаться и жить совместно, бостонским браком. Вот там и выяснилось бы, кто будет доминировать, а кого устроит соглашательство. Но пока их дуэт в равном распределении рисует мой образ. Мне не интересно, что они обо мне конструируют. Я такой, какой еду — к себе и дальше. Но любопытно, как эти гражданки отфильтровывают мою личную информацию.

— Этот, из 160-й квартиры, видели, в какой-то драке участвовал, прикинь.

— Та ты шо. Как его, Сеня, чи как-то, Саня?

— Не. Имя такое, знаешь, редкое… Типа, как из Библии. Стой, сейчас вспомню, стой… Не Саня точно, нет… Исайя или типа того.

— Кааак?

— Ну, а шо. Так-то он не сам себя назвал, родители постарались. Ты бы так ребёнка назвала своего?

— Та я б и чужого не назвала, ха-ха. Так он недавно тут жить стал, в родительской квартире, я их помню. Я, короче, сюда переехала, а они через полгода съехали.

— Они то ли на дачу куда-то, то ли за границу уехали как беженцы. Не знаю. А от него нифига не добьёшься, говорит странно.

— Я знаю, что он ходит в эту, в волонтёрскую организацию. У нас на районе, поняла?

— Ну, не представляю, как они там с ним имеют дело. Он же ку-ку, кукуха поехавшая, короче.

— Та ты шо. Серьёзно? Не, ну я замечала тоже. Но так-то вроде нормальный, в смысле не буйный. Кто щас полностью нормальный, вон сама на таблетках этих, успокоительных. Это ж беда, молодой ещё.

— Да, знаю, он раньше контент-менеджером работал в компании, по интернету, короче.

— Так, а шо он один, не семейный?

— Там история. Жена и дочка у него пропали, в общем, на оккупированной территории. Говорят, перед самой войной поехали туда к родичам. Их там шо-то на бабки кинули, развели де-то. А потом связь с теми краями прекратилась. И ничего больше не известно.

— Ужас. Вот это у него мозги и поплавились на этой почве, сто пудов.

— Ты дальше слушай. Как у нас замес этот с обстрелами начался, в его квартиру снаряд попал. Он чудом выжил, контузило. Прикинь, ты бы не тронулась от такого? Ну и всё, может, он даже на дурке на учёте теперь состоит.

— Ну нифига себе. Так, а шо там за драка, куда он влез, ты говорила?

— Да хрен с ней. Слушай новости, вот только что на канале выложили, читаю… Сводка по утренним обстрелам… 6 человек погибших, среди них мальчик 10 лет. 18 человек получили ранения, в том числе 73-летняя женщина. Ракетный обстрел… так, прилёты парковка возле ТЦ, горел жилой дом, хозяйственные постройки, частично разрушена школа… Свет, пацану 10 лет. Господи, какой пиздец.

Муравьи отступали, некоторые были в ядовитом бреду. Один отравился и упал, скрючившись чёрным комочком на сером полу подъезда.

***

Мои соседи по планете и по подъезду. Света и Вероника, детей их зовут Кира и Антон. Я не наблюдательный, я подмечающий. Вот пахнет свежей краской, значит, кому-то хочется жить, завтра или сейчас снарядом разнесёт жилую ячейку, но что теперь — не обитать ярко? Соседки взяли в оборот заимствованное «так-то», оно кажется им красочным, круглым, жвачным. А зря, оно далёкое, чужое, параноидальное. Гарантированный осколок чуждой речи, язык зауральских моховиков-берестовиков. «Так-то мы и Юнгера читали с Агамбеном, но лучшее я те щас всеку туеском».

Чтобы не выпотрошиться из реальности, я правда хожу в районный волонтёрский центр, делаю это своими ногами, пошагово. Там занимаются перемещёнными лицами, потерявшими жильё. Я же перемещён настолько вдаль, что в этой глубине сансары нуждаюсь не в помощи, но в поиске. Я ищу повод. Но о нём в другое время.

Что насчёт кукухи, тут всё чётко. Аристотель считал кукушку и ястреба — разными формами одного оборотня, скрытного, молчаливого, живущего, где ему вздумается. Например, в настенных ходиках, где удобно отложить яйца раздора, скорби, разорения. Раньше я был просто оригинальный, а потом стал сильно в себе. Диагноз мой относительно прост: дискластуальный монопсихоз.

Такое заключение с помощью англоязычного переводчика Вахтанга мы безвозмездно получили по видеосвязи с заокеанским психиатром по имени Манлей. Диагноз из западного полушария, передовой, перспективный. Официально он начнёт использоваться в течение следующего года. Здесь, где сильна глухота к доводам авангардной психиатрии, ждать придётся ещё больше, а у меня нет на это времени.

Люди с отклонениями. Их отклонило в разные стороны ветром судьбы. Ветер запускают они, не правительства, не миллиардеры, не маги, не агрессивные метеористы. Они не отсюда и не здесь, но дуют сюда, чтобы возбудить муравейник. Вдуть букашкам аэрозоль, не пустить к райским вратам. А граждане уже отклоняются по своей сути — в тёмную или в светлую сторону, с миллионом полутонов. Тёмное отклонение обычно чаще всего у тех, кто на старте получил плохие карты. Но я безмерно уважаю людей, родившихся, выросших в плохой компании, но сохранивших человечность и доброе сердце. Это титаны, настоящая опора для ближних, для светлых начинаний. Они правильно отклонены. А эти, из серого спектра, жмут на гашетку, чтобы убить Киру, Антона, Свету, Веронику.

Обычный местный психиатр слушал меня внимательно и равнодушно. Его не впечатлил мой пёстрый хардкор: чтобы остаться в себе, я вынужден симулировать сбой нервной системы, которая пострадала от симуляции психоза, возникшего спонтанно на базе нежелания оставаться в себе. Симуляция симуляции псевдосостояния, которое только в конечном итоге, системно дало всю симптоматику.

Мне не нужна была справка, группа, я не косил, просто хотел непредвзятую версию специалиста. А получил ноотропил как манну и мину при плохой игре. Поэтому пришлось ходить обычной шпионской пешкой. Провёл нехитрую разведку, зашёл в магазин велотренажёров, познакомился с директором. За беседой об устойчивости, плавности хода, тяжести маховиков, преимуществах электромагнитных систем, индукционных тормозах, регулировках, мультимедийных опциях я положил глаз на космическую бандуру за 70 тысяч гривень. Мне одного седла от неё хватило бы для лучшего тонуса. Продавцов не было, я это знал, на фразе «классный американец с дублированной консолью» я сменил тему на причины, по которым Вы не работаете по специальности, а пошли в малый бизнес.

Он быстро догадался, что я заметил на стене старое фото — он с одногруппниками и дипломами медунивера, сзади кафедра психиатрии. Но всё было намного глубже, моя смелость тому доказательство. Я умею убеждать. Мне нужен именно не практикующий спец, не замыленный, чтобы пациентность не зашкаливала. Так мы и пошли на парковку, беседуя о моём случае, а магазин закрылся раньше срока, война дружит с другого рода фитнесом.

Шли неподалёку от развороченного взрывом павильона «Всё для дачи», кусок головы садового гнома не заметили при уборке, теперь он прятался в траве под липой. Мой гордый дискластуальный монопсихоз не был нужен продавцу тренажёров, поэтому я сразу перешёл к делу. Поскольку мы не в кабинете на приёме, от оплаты Вы отказались, беседуем на ходу, до парковки близко, суть вот в чём. Я ищу свою личную бомбу, ну или снаряд как встречу с судьбой.

Он посмотрел на меня круглыми глазами. Так заблудшая овца смотрит на заговорившее с ней пугало посреди поля. Директор подумал и ответил мне веско: идите туда, где военные, ближе к складам и тому подобным стратегическим объектам. Хотя лучше не надо, близким Вы нужны живым, всё обязательно наладится. Я ответил, что военные и склады — вариант отсеян, это будет не моя бомба. Но спасибо, я мало кому доверял свою тайную цель.

На парковке мы попрощались. Его звали Даниил, отчество не запомнилось, оно для мирного времени. Мог быть вообще позывной, гражданский позывной. Мозго-Лев, например. Сильно пахло разлитым машинным маслом. Почему-то это вызвало аппетит. Впервые за долгое время захотелось есть. И тут же вернулась яростным приступом невралгия.

***

Не помню, как добрался домой. Автоматизм биосистемы всё же ценный параметр. Сибилла, надо было написать тебе о гномьей голове на газоне среди масляного аромата, но я отложил на потом. Бытовые дела, проверка тревожного рюкзачка, он фиолетовый, успокоительного оттенка, запас воды, осмотр муравьиных подходов. Затем оцепенелый думскроллинг, заедание консервированными овощами.

Наутро поездка в маршрутке на работу. Я тружусь полдня на небольшом складе детских игрушек. Семейные связи, родительские ученики взяли на гибкий график, все не по специальности, все с трудовым отклонением. Сейчас этот склад из той же категории, что тренажёрный магазин — на грани закрытия, если раньше не вмажет ракетой.

Цыплячьего цвета «Богдан», без бортовой рекламы, с бурым пятном на крыле. Среди пассажиров — знакомый гражданин гопот, поражённый в правах у «Персика». Встретились взглядами, его нос всё ещё распухший, губа тоже, веко успокоительного лилового оттенка, в глазах опаска. Только водитель переключил радиостанцию — страшно громыхнуло, непонятно откуда. Автобус дёрнуло, все в салоне присели, согнулись, закрыли головы руками, сумками. Маршрутка остановилась, не доехав до остановки метров 20. Водитель с матами открыл двери, пневмопривод жалобно провыл.

Вышли на дорогу кто с чем: обсценная лексика, восклицания, молчание, рефлекторный кашель. Дым и огненные языки неподалёку, по ходу движения и слева, на той стороне улицы, сразу за первой линией домов. Все действовали по своим чётким программам, кто звонить близким, кто бежать подальше в любое укрытие, кто рысцой к месту обстрела на помощь. Никто никого не винит ни в чём, все разные и все в одной лодке. Чем не национальная идея. Сегодня ты окажешься полезен, завтра кто-то другой.

На ходу слышны ошмётки фраз, «блядина», «120 миллиметров», «нет, что-то другое», «тут ещё прилётов не было», «Градом ёбаным», «Санёк, бегом». Осторожно бежать минут пять. Горит какая-то будка, может, насосная станция. Большая часть угла пятиэтажки разбита, разрушение мощное, сильного огня нет. Жильцы выходят, тех, кто пришёл не подпускают, но это не действует. Дым, пыль, много пыли и ещё пыль, взвешенная в воздухе мутным столбом, звуки автосигнализции. Доски, балки, куски стены, перекрытия, видно раненых, видны уцелевшие, очумевшая кошка, шокированная собака, копоть, кого-то громко зовут, вываленный бывший быт, дымящаяся какая-то пыль, мелкие стёкла, снаряд был не для меня, невралгический выстрел за ухом, серая от пыли кукла в куче мусора, нет, не кукла, ребёнок лицом вниз.

***

Лето всегда проходит. Как и всё остальное, но какой-то особенной проходимостью. Обещает достаться всем, но в итоге не принадлежит никому. Никому не интересен мой внутренний монолог. Мир полон экспертов с той же проблемой. Но это не монолог, это работа самописца яркой травмы, запрограммированного пульсирующей болью.

Несколько раз невралгический импульс в затылке или над виском совпадал со звуком взрыва. Это было совмещение двух схем, внутренней и внешней, обещание большого резонанса, намёк на вовлечённость. Они могут знать об этом, догадываться, координировать, улавливать.

Звуки взрывов, бомбы, снаряды. Все стали называть это «прилёт», «прилёты», «прилетело». Нет!!! Попадание, попало. Точное, прямое, случайное. Удар, атака, с целью уничтожения, угнетения, упугивания. Точка У, Искандер, Калибр, Х-22, Х-32, Х-35, Х-101, авиабомбы, Ураган, Град, Смерч, С-300, Пион, Тюльпан, Гвоздика, гаубицы, миномёты. Можно научиться разбираться в их акустическом сопровождении, в характеристиках урона, ущерба, убиения. Можно хорошо разбираться в них, но они разбираться ни в ком не будут. Будут только разбирать на фрагменты, расторгать на части, устранять совсем.

Взрыв — если рядом, то раз услышав, уже никогда не забудешь звук. Это навсегда. А когда прямо и точно, не услышишь ничего, вспоминать будет некому. Они находятся далеко, в недоступной параллельной вселенной, в чудовищном антипространстве. Но оттуда влияют, болевыми всплесками в голове, оглушительными вспышками снаружи. Мне нужно написать письмо, скорректировать свою цель, пока она не распалась на беспомощные потуги.

***

Имейл двухнедельной давности. «Здравствуй, Исайя! Попробуй собраться с силами и ответить на это письмо, если будет возможность. Почти месяц не было от тебя известий, не считая короткого привета и утешения в Signal. Надеюсь, с тобой всё хорошо. И хорошо, что твои родные не настолько далеко уехали, к ним можно съездить, можно просто созваниваться. По крайней мере, вы в пределах одной страны. Конечно, в EU им было бы безопаснее, но понимаю их тревоги на этот счёт. Никто никогда не знает, как долго продлится война.

Что слышно об М&М? Удалось что-нибудь узнать? Пожалуйста, не теряй надежды.

Представляю твоё вероятное расстройство из-за невозможности продолжить арт-действия, выехать за границу, изменить что-либо. Твоя выставка здесь в начале прошлого года была более чем успешна, на мой взгляд. А я в этом разбираюсь. При простоте подачи — серия городских фотоснимков, короткие тексты, специальные звуковые треки — всё выстрелило. Сработал и правильный выбор галереи. Но теперь, когда идут военные действия, всё смотрится радикально иначе. Проект получил второе дыхание, выйдет на днях каталог. Он общий, у тебя там три разворота. Думаю, ты понимаешь, что стоило бы продолжать.

Надеюсь на твой ответ и последующее детальное общение. Если тебе сейчас нужны средства, дай знать. Теперь тебе причитается 4 тысячи евро. Серию приобрели, и это очень хорошо.

Непременно появляйся и пиши. И не терзай себя. Tutto andrà bene.

Ό,τι γράφει η μοίρα, δεν ξεγράφει η χείρα ^*

Sibilla»

Я позвонил родителям, рассказал, что всё нормально. Сказал так, как мне бы хотелось самому услышать подобное в старости. Ответил Сибилле, деньги нужны, почти перешёл на аутофагию, фотокамера разбита, осталась в руинах. Всё равно сейчас в городе снимать проблематично. Да, всё будет хорошо, так устроена языковая реальность, нежная лингвистическая пена.

Сигналы воздушной тревоги, кажется, звучат весь день. Я не то чтобы на грани, это жестокая огранка изнутри. Через фейерверки невралгических приступов проступает новая цель, возможно, моя альтернатива. Я еле держусь. Но так я побеждаю.

***

Огромная, криво слепленная из высоковольтных вышек свастика с грохотом катится по зелёному полю, размеченному воронками. Она опутана проводами, как переплетёнными жгутами нервов, они тянутся вслед за ней на километры. Всё это шагами, рывками движется в сторону ядовитого заката. Лязг, скрежет тошнотворно уродуют слух. На кособокий чёрный силуэт страшно смотреть, можно порезать глаз.

Спать нужно головой на сервер, но только тот, что обрабатывает запросы онейроидной сети. Этой ночью я побывал в Кошмарово, а не за Онейрогорском, где за серебряным барьером уже нет видений, один чистый экстаз. А теперь, после выматывающего бреда, обратно, сквозь блокпосты гештальтов, в обыденность. Только это уже военная повседневность.

Всё городское утро пропахло запахом протухших яиц и гарью. Много кто извлёк недалеко спрятанные ковидные маски. Все вокруг осунувшиеся вниз и влево. Собачники с перевозбуждёнными питомцами, беспокойные голуби. Я проходил мимо «Персика», гастроном был закрыт, рядом на скамейке местный тус. Пара знакомых лиц. Выпивают, сообщили, что Халк погиб на мясокомбинате во время обстрела. Анатолий его звали. Не стало вчера. Что там делал??? Как там оказался??? Почему мясокомбинат??? Не знает никто.

Водку я пить не стал, от пластикового стаканчика портвейна не отказался. Напиток не густой, на вкус — сумасшедшая молодость. Прощай, Анатолий Халк. С прибытием в долину Элизиума. Пищевод обожгло, включилась гидродинамика памяти.

Раньше я искал встречи с тем самым снарядом по неглубокому принципу. Пытался вычислить ближайшие вечеринки, гулянки. Пиры во время чумы, как будто горожанам не хватило недавних ковид-пати. Полагал, что эти очаги отрыва могут привлечь на глубинном уровне запуск убийственных изделий. Перестал, слишком подозрительно.

Как-то начальство на складе вручило мне крупного плюшевого оленя. Я на время стал курьером, чтобы лично доставить его по адресу какой-то маленькой родственнице в день рождения. Я уже поднимался на нужный этаж с оленем на шее, как с добычей, горчичное тело за головой, копыта вперёд. Толстый гражданин с треугольными бакенбардами скакал откуда-то сверху за беглецом-котёнком. Он не закрыл входную дверь, сквозняком или гравитацией её приоткрыло широко. Внутри я увидел коридор, стул, странную зелёную лужу на полу. На стуле сидел в полностью закрытом красном бдсм-скафандре некто. Он курил в единственную ротовую прорезь, её молния была расстёгнута. Меня он не мог видеть, слышать и не почувствовал через латекс мой взгляд. Из комнаты доносилась какая-то музыка, непонятные глухие звуки. Я пошел дальше, на день рождения, вручать священное лесное животное. У людей находится разный выход для их чёрного пара, когда вокруг реальность закипает.

Я легко представляю себе весёлые компании в спальных районах, квартира звукоизолирована базальтовой ватой, в перерывах между воздушными тревогами звон Енохианских ключей, дымные эвокации, ритуал Безглавого — Akephalos, свечная тропа от Гадеса к Дионису, смесь банального свингерства и постсовковой магии, лёгкое кровопускание между пентаклей и кварцевых кристаллов. Народ в облаке стресса сходит с ума по-разному. И только я остаюсь образцом нормальности.

Я искал предельно странные объявления в газетах и сети. Вроде потери старой советской дамской сумочки, просто самой по себе, без документов, телефона или чего-то ценного. И целых три номера для контакта. Похоже на шифрованное донесение. Но и это было подозрительной тратой времени. И теперь я понял абсолютно точно: мою трагическую ситуацию может спасти — и срочно — только живописная картина. Иначе никак.

***

Ночью было слышно слабый дождь и глухие округлые звуки далёких боёв. В городской черте раз позвучала короткая автоматная очередь и раздался пистолетный выстрел. Поначалу, когда включались сирены воздушной тревоги, у меня в голове начинала звучать песня Ministry — Wargasm, на неё естественно ложился протяжный вой, но скоро это прошло. Название сирен прижилось благодаря войнам. Гибриды женщин и животных, демоническо-стихийные или гипнотично-сладкоголосые. Где нет моря, летают, как птицы, а если есть хотя бы река, будут подобны рыбам. Своим пением они могут усыпить, свести с ума или просто заманить человека на верную гибель. Их изображения можно встретить на некоторых старинных надгробиях. Как интересно. Сложная эволюция до союза с системами ПВО.

Знаю пару людей, один вышел из зрелости, другая в неё входит, страдающих от фантомных сирен. Сигнал они слышат, когда его нет. В любом случае это громкое однообразное пение сулит опасность, угрозу, страдание, горе. Все привыкают к новой реальности. Израиль живёт с этим давно, воздушные тревоги — сопровождение каждого дня. Там есть Железный купол, бомбоубежище в каждом доме, в новых жилых строениях бронированные комнаты в каждой квартире. Постоянные теракты в городах. Алертность для многих не пустой звук.

Американские сирены громче и протяжнее, проснутся не только спящие граждане, но и ламантины, и другие вымирающие виды. Израильские голосят выше, японские синтетично, и все они не к добру. Хорошо бы из мощных акустических излучателей параллельно транслировать населению спокойную собранность, ясность мыслей, трезвый анализ ситуации и своих возможностей.

Когда я ещё не был захвачен своей апокалиптической сверхзадачей, для фотопроекта понадобилось особенное звучание. Знакомый в домашней студии с помощью синтезатора соединил для меня тембр арфы и чего-то фантастического. Здоровенный Kurzweil исторгал мистические вибрации, уносил за пределы. Получился печальный эмбиент, в чём-то близкий к музыке Murcof. Я обрадовался, что Сибилла отнеслась к саунду с одобрением, иначе я бы отказался всё переделывать, менять, перепридумывать. Ещё до похода к студийному знакомому мной перебирались разные варианты, аналогии, ориентиры: Мередит Монк, Mogwai, Matmos, Metric, Massive Attack, William Basinski. В итоге студийных попыток, замучив знакомого и отбраковав шесть мотивов, я выбрал грустную, пропитанную тревогой тему. Она идеально ложилась на ч/б городские пейзажи, где в борьбе светотени застыли фигуры в ощущениях радости, дворовой футбол, прыжок у фонтана, кот бодает старика, взрыв брызг на пляже, разгон на велосипеде. Печать предполагалась огромных размеров.

И вот я выполз из обломков акустического мира, вышел из плавящегося храма музыки. У меня осталось только визуальное. С сиренами или без, мне нужна картина. Что на ней будет — пойму, как только увижу. Пусть сработает магнит изображения, индикатор видимого, оптический генератор спасения.

***

Небо цвета персика пропитано самолётным гулом. В этом сезоне ещё не ел персиков. Питаюсь овсяными хлопьями, дёшево и безвкусно. Год назад, после полной недели ковида исказился вкус. Явно остался солёный, но всё пересаливаю, сладкий и раньше не сильно возбуждал, а теперь безразличен. Кислый вроде бы пропал. Остался горький и жгучий. Соль, горечь, острота — вкусы войны. Но жгучесть это не вкус, а болевое ощущение.

В остальном вкусы сохранились. Некоторые сорта живописи. На этом, в том числе, мы сошлись с Сибиллой. Ей 60, русско-греческих кровей, вдовствует в Италии, в Советах никогда не жила, но бывала. Богатое наследство, давний интерес к искусству, включая современное. Познакомились в Сети через моих знакомых, мир тесен, прекрасные, приличные и развивающиеся люди в моём френдлисте. Мало споров, больше рассмотрений нового.

Всё отважное и безумное, от дадаизма до Раушенберга, конечно — да. Но должен был выкристаллизоваться особенный, не растиражированный сегмент из спектра. Работы, обособленные с помощью интуиции. Да — много мощных абстрактных, концептуальных вещей, проплывающих как большие и малые идеи. Но нашлись другие художники, их решения вызывали мгновенное узнавание, созвучие. Корнелис Клос, удивительный голландец, прошедший две мировые войны, о чьей жизни надо бы снять кино, его пейзажи с фигурами. Нил Уорли, англичанин со знакомыми видами в пейзажах и лицами в портретах и актах. Орацио Ораци в текучих ландшафтах. Дэниел О' Нилл, ирландец, начавший писать в войну, с его периодами красочности и мрака. Канадец Гарри Стин со странным псевдо-псевдо реализмом. Кас Ватерман, Джон Уиншип, Энотрио Пульесе, Роже Дюдан, Вальтер Мафли. Есть картины, позволяющие вдохнуть чужой воздух, чтобы выдохнуть его как свой.

Вычислено опытным путём, от мыслей об искусстве мне легчает. Некоторые образы гасят болевые волны, как волнорез. Всё остальное время я пеленгую, ищу свою ракету или разыскиваю М&М, но это две фазы одного процесса. Бесконечные звонки, пробивание по Сети, всё чаще уже наугад.

Подумал, что сейчас артиллеристы пишут на снарядах разные короткие тексты. Различные посылы, едкие поздравления, пожелания мести за кого-то, угрожающие приветы от своей батареи. Летит болванка, надпись на которой скорее всего никто не прочитает. Потусторонняя депеша, магия военного фольклора. А можно расписывать ракеты, отправлять на ту сторону спецснаряд с изображением, распределённым по цилиндру. Полёт пейзажа, портрета, абстрактной композиции, который закончится натюрмортом.

***

Возвращался домой с картиной в руках, встретились соседки Вероника и Света, поздоровались коротко. Они обсуждали ночной обстрел, соседний район, что известно, как долго дым поднимался. Наверное, утвердились в мысли о моей раненой кукухе. Война, а он картины домой носит. Видимо, обсуждали, но недолго, слишком много другой информации. «А может он это, мародёр? Ходит по руинам, собирает антиквариат. Да нет, вряд ли, не похож. Никто не похож, подруга, никто не похож».

Проблемы с памятью, от ковида, вероятно, от всего остального безусловно. Забыл, что до войны мне подарили одну живописную работу знакомые. Так и не забрал её, была не особенно нужна. Вспомнил, подумал, может это шанс. Поехал, не помня точно какой подъезд в доме — второй или третий, этаж точно четвёртый. Дом рядом без окон, из пустых оконных проёмов вверх по стенам застывшие потёки копоти. Большая куча мусора, сгоревшее дерево, искореженный старый «Опель». Давно тут не был. Квартиру нашёл сразу, все живы, чем-то заняты, орут дети, разговор короткий, удивились, что пришёл за подарком, тоже вспомнили о презенте не без труда. Вручили, ушёл, посоветовав им уезжать, такой ритуал.

Это не та самая картина. Я это знал, но решил, что с чего-то нужно начинать поиск. Галереи, художественный музей, вернисаж в парке не работают, да вряд ли там нашёлся бы подходящий экземпляр. Слишком очевидный, предсказуемый, обречённый ход. А эта небольшая масляная работа без рамы — символ запуска процесса. Я уже в пути, делайте ответное движение, запускайте сигнальные дымы.

Изображена часть кухни, на столе у окна глиняный кувшин, в нём роза, сосуд и цветок не подходят друг другу. Зелёно-коричневая гамма и кобальтовое небо. Роза цвета ярозита, остывающе тёплая, теряющаяся в душном интерьере. Писала Влада, мать семейства, родившаяся и учившаяся в СПб, городе расчленителей и собирателей земель. Дата на раме 2013. Давно не пишет, живопись в прошлом, насущное берёт в плен миллиарды жизней.

Обременил просьбой незнакомых людей, собиравшихся ехать в серую зону. Ответа нет, на связь не выходят. Так мало шансов. Кувшин на картине похож на снаряд. Долгий крик автомобильного клаксона. Темнеющий кобальт, робкий болевой прострел в голове, как игольчатое включение чужеродного минерала. Накатила волна шума в ухе, сжимающаяся Ланиакея. Комната способна распасться на миллиард нервных кубиков, чтобы не соответствовать номеру квартиры. Молния бьёт в заминированный сад камней. Застывший водопад ферромагнитной жидкости. Моя катастрофа — это законченный способ спастись. Они изменяют мир через идиотов и через хитрецов. И те, и другие остаются в системе «удовольствие — страх смерти», не приближаясь к границам этой системы. В заторможенном полёте неуправляемого реактивного снаряда наскоро разлагается боевая часть, на неё гадят пролетающие птицы.

Я прорицаю, моя бомба попадёт, но не убьёт, она перенесёт в инверсионной воронке — зеркало собирается из осколков вспять — назад во времени, чтобы можно было исправить хотя бы пропажу М&М, задержать, не позволить уехать. Или взрыв ракеты отправит сразу в пространство спящей ноосферы — в ней даже не слышна детонация — а там не просто склад-хаос, но поразительные возможности для изменения реальностей. Как в квантовом мире, симфонии нелокальных взаимодействий. Живая вода, движущаяся в сухих трещинах монокультуры. Я не верю в экстрасенсорику, я ей просто не пользуюсь. Война — время толстых материй.

***

Верю, что бывает затишье перед бурей. Но когда такая пауза заполнена неторопливой, размеренной болью, хочется, чтобы уже долбанул гром и посыпались искры. Мне долго удавалось симулировать нормальность. И вот через мой псевдоадекват полезли неумолимые симптомы.

Город как комбинированный организм — из одушевлённых и неодушевлённых деталей — тоже страдальчески болен. Некоторые лимфоузлы, допустим, топливные базы, разрушены. Васкулоневральные конфликты коммунальных хозяйств тлеют. Вода, электричество, транспорт — зоны иннервации краснеют триггерными участками. Иммунная система держится, но её постоянно пробивают. И где-то в этом хаотическом нойз-ансамбле сижу я, без инструмента.

Я не обладаю суперспособностями, я носитель смертности, как и все. Но я владею Переходом. Или Переход владеет мной. Меня вдруг переносит одномоментно сразу во множество мест, знакомых и нет. Себя я там не вижу, настолько сильное, острое восприятие ситуации, процесса. Адреса своего появления не контролирую, о временной шкале судить не могу, пока что. Любой психиатр сходу распознает галлюциноз. Но у меня другая профессия. Это способ, шанс, стратегия сопротивления им. Меня, как лучами вспышки разносит в близлежащий континуум. А затем вносит обратно в себя. Словно я — онейроидная бомба, свободно надурившая многожильный кусок хронологии.

Сидел дома, читал сводки. Обстрел пригорода, расстрел микроавтобуса с эвакуантами, раненые, два района без электричества, горящие поля. Почувствовал лёгкую дурноту, не зря же я психо-деформированный. Грохот вдали, возможно, ПВО, тут же резкий, парализующий удар невралгии в черепе, сузилось поле зрения, звуки стали подводными. Зато ясно и остро заработала память. Меня перенесло, я был во множестве мест:

Блокпост, бойцы курят, двое раскрывают новую красивую коробку с надписью LYNX

Безлюдный, чистый парк, застывшие аттракционы, вдалеке раскачивается башенный кран

Мужчина в бело-красном спортивном костюме стоит с удочкой у пешеходного моста, смотрит на труп собаки на берегу

Ветер носит по пляжу пустые пакеты, подростки под навесом включают Bluetooth колонку

Рядом с жд вокзалом в небольшом магазине приём товара, стоит грязно-белая грузовая «ГАЗель»

Стадион, наполовину залитый солнцем, у одних ворот тренируются шесть человек, у трибун огромные рулоны зелёного брезента

Сгоревший фруктовый сад, черные скелеты невысоких яблонь, пепел на земле

У закрытого кинотеатра на тротуаре полицейский патруль остановил юношу, рюкзак, розовые волосы, обыскивают, один говорит «поедешь с нами в исповедальню»

Человек в шортах и рубашке поло валяется на краю огромного поля

Мальчик у книжного шкафа пробует лизнуть метеорит из отцовской коллекции

Кладбище, свежая могила с разноцветными венками, рядом люди, пять человек, на деревянном кресте фото Халка, чёрная лента, подпись «Анатолий Неляк»

Крыша высотки, две подруги пьют вино возле блока сирен оповещения

В детской маленькая девочка усаживает на игрушечного оленя крохотного полосатого котёнка

Больничный двор, возле входа в отделение курит мужчина на костылях, без ноги

Автобус, на заднем сиденье студентка в наушниках заснула, прислонилась головой к окну, едет до конечной

***

Я бегу по набережной или это бульвар. Не важно, местность культурная, подходит для бега. В голове прибой из шума, наплывами, а может это волны или автомобили. Кажется, я видел, как летит крылатая ракета. Обзор закрывают радужные пятна. Они вышли на меня, потому что я нашёл картину, она у меня. Вероятность один случай на миллион, кто-то выставил небольшое полотно возле мусорных баков. Я не упустил возможность, теперь магнит работает в полную силу. Воображаемый вектор моего пророчества сияет городской пылью в солнечных потоках.

На холсте сценка, наивный сюрреализм, посреди пустыни, у скалы, покрытой синими грибами и жёлтыми толстыми рыбами, в прыжке зависла фигура. Худой человек в высоких сапогах с ушами или крыльями, в руке у него миноискатель. У человека стояк, над ним летают зелёные птицы, похожие на галушки. Вдалеке чудовище, коричневая масса с набором тонких лапок, изрыгает пламя. В небе Солнце и крупная звезда. Нарисовано совсем плохо, и это прекрасно. С первого взгляда понятно — оно.

Я бегу, прижав Картину изображением к себе. Моя оперативная футболка, белая с кроликом и надписью «Rabbit`s trick», теперь в полосах серой пыли. Бомба, ракета, новый невиданный снаряд может притянуться в любой индукционный момент. На всякий случай отключил телефон, там шли часы. Остановился передохнуть и осмотреться у какого-то дома, в тени. Рядом люди в рабочих комбинезонах, выносят коробки из офиса на первом этаже. Двое на стремянке наверху, что-то кричат. Там надпись TANATOS. Похоронное агентство, ритуальное, закрывается или переезжает. Демонтаж вывески.

Я часто дышу. Меня зовут Исайя, папа хотел назвать Аристархом, мама Борисом. М&М, Мила и Мела, она же Мелания, жена и дочь. От жары в глазах проступает тёмно-зелёный снег. Но мы победим. Чем не национальная идея?

Не понятно, это сирены или свист в ушах. Где-то в квартале от меня грохочет, один-два-три взрыва, наверное «Град». Асфальт под ногами заходил. Рабочие сверху кричат мне. Невралгия бьёт в висках, затылке. Удар — БАЦ — всё белое, бесцветное.

***

Отделение реанимации. Очнулся утром и лежу очень тихо. Медики сообщили, что в коме я провёл 9 дней. Мне показалось, я вздремнул часа на четыре. Место, откуда меня забирала скорая, в шестистах метрах от техникума, у которого большой, крытый куполом спортзал, стоит отдельно. Туда было тройное попадание. А на меня упала часть вывески «Танатос» ритуальной конторы. Конкретнее — буква А с куском металлической конструкции, по голове. Очень удачно, что не О, тогда был бы конец.

Медики серьёзные, не смеются, повеселились девять дней назад. Будет обследование, совсем немного волнуюсь, я же псевдосимулирую ложные симптомы. Думать не трудно, а тяжело, как мешки ворочать. Поэтому сейчас усну, ненадолго, надеюсь.

…Проснулся, солнечная плоскость из окна на стену. Мелодично свистит птица. Подушка душная, шевелю кистями, локтями, бровями, губами. И тут ко мне заходят все. Все мои. Родители, плачут. Мила и Мела, в слезах обе, их чудом помогла найти и привезти Сибилла, дистанционно. Я улыбаюсь, тренировал губы и брови. Хочу их всех обнять.

Интересно, как они отнесутся к моим новым сверхспособностям?

Лето, 2022