Шов

Когда мы говорим о памяти, то не обязательно имеем в виду только воспоминания. Речь идёт о любой доступной форме фиксации событий. О сохранении каких угодно следов закончившихся явлений или завершившихся фаз процессов. Наши воспоминания во многом состоят из фантазий, интерпретаций, сложного влияния мотивов и склонностей. Это облачная область фантазмов, симуляций, травм и желаний. Почти, как во снах. Только с ненадёжными — такими же, как мы — свидетелями. Но человек — не запоминатель, он — вершитель делишек похабных и не очень.

Дело было, наверное, году в 2011 или 2012. Золотое время: из-за нашего возраста, из-за благодушного неведения о мрачном будущем, из-за всеобщего расслабляющего ощущения застойного прогресса. Усталости было меньше, а сил радоваться больше. Радуга, пронзающая облако, запоминается сильнее, чем нервная очередь в поликлинике. Чтобы реже болеть духом и лучше видеть небесный свод мы выбирались летом за город. Как известно, натуральный свежий воздух хорошо расслабляет — в том числе и память. Вот, что запомнилось из одного небольшого похода той поры.

У нас, меня и Лолы, вроде бы выдались тогда выходные. Возможно, это было среди недели, наблюдалась общая малолюдность. И мы резко решили пойти за город, пешком. В свободное время мы люди ленивые, потому такая идея понятна — не стоять в ожидании транспорта, не ехать куда-то вдаль с посторонними пассажирами, не планировать день и возвращение обратно, а сходить тут рядом, неподалёку, не прилагая особых усилий. И природная местность подходящая была как раз поблизости. По краям городов есть такие локации — парки не парки, лес не лес, просто сезонная натура. Мы обитали близко к городскому краю, и погода себя гарантировала.

Стартовали из своих мест обитания. Это не рабочие окраины, которые современнее называть маргиналиями стагнации, а вполне приличные сонные спальные районы. Выдвинулись налегке, не обременяя себя ни замыслами, ни грузом припасов. Пластиковый жбан с двумя литрами светлого пива и пара блинов-конвертов с яйцом и луком, это всё. Спонтанность не должна быть увесистой. Было не жарко, мы по касательной прошли жилые дома, заправку и придорожный ресторан, миновали скучные склады. После просто пошли по посадке, которая нас не интересовала — слишком близко к черте города, везде следы то отдыха, то разврата, то всего вместе в самом мусорном варианте. Пока шли, о чём-то разговаривали. День был неплохой — пустынный и весёлый.

рука москвы

приблизительно в те времена в город наведался мэр с кепкой. знаменитый иностранный руководитель столичной администрации. дружественный визит, никакой дипломатии, это же не посол. укрепление взаимовыгодного сотрудничества и партнёрский обмен опытом. полная херня. его интересовали крупные предприятия, заводы. наложить лапу, застолбить вручную. уже до этого были подобные приезды, скорее всего, его эмиссаров. вероятно, бандосы, но скорее всего молодые банкиры-комсомольцы, которые покупали предприятия помельче, но всё же ценные, чтобы после обанкротить и распорядиться оборудованием. у кепки была та же деловая, нахрапистая манера, дружелюбие с хитрецой. засталбливание это оказалось стратегическим., а тогда местные шишки визиту были рады: быть баблу. они смотрели, как скирдуют и навариваются большие люди в родной столице и не желали сильно отставать. пример подавал сам президент-овощ, о страсти которого к золотым унитазам ходили легенды. местные власти были традиционно ссыкливы и жадны. им даже мозги не нужно было промывать, достаточно всунуть между ляжек жирную котлету с лавандосом.

Шли мы с Лолой, не спеша, экономя силы. О грустном и тревожном не беседовали, больше смеялись над чем-то и кем-то. Она была моей подругой. Знали мы друг друга давно, поэтому однажды сошлись — естественно и незаметно. Около года жили вместе. Она подходила под типаж пацанки — боевая, витальная, общительная, совершенно без ванили. А мне всегда без особого труда удавалось рассмешить женщин. Поэтому наш поход был весёлым, мы не успели обрасти общими проблемами, накопить совместную усталость.

Прошли мы лиственную зону и оказались в сосновом бору. Самое время выпить прохладного пива, съесть по яичному конверту и поваляться на упругом ковре из опавшей хвои. Воздух среди сосен просто потрясающий. Зелёные фитонциды со сверхсветовой пользой залетают в лёгкие и остаются там навсегда. Стволы создают ни на что не похожее светлое пространство. Небо еле видно за кронами. Тихий, нежный ветерок. И никого. Эта сосновая пуща и была нашей целью, но не только. Лола здесь оказалась впервые, а я знал места и намеревался показать ей кое-что ещё. Один пейзажный сюрприз. А пока мы бродили в простом вечнозелёном лабиринте, где все места были приятно похожи, но всё же чем-то отличались друг от друга. На некоторых стволах я видел вырезанную тщеславным ножичком букву — вроде бы «Л», а может быть «А», из-за слоистой коры было непонятно. Я отметил это про себя, потому что Л — это Лола, а А — это я, то есть Артём.

Пиво шло хорошо, но надо было оставить его немного для моего сюрприза. И мы двинулись по сосняку дальше, не строго на юг. Конечно, в этом бору бывали отдыхающие горожане, их следы кое-где попадались раздражающими вещдоками преступлений против природы. Если весь зелёный массив по периметру и квадратно-гнездовым методом насквозь уставить урнами, то они будут пустовать. Городским пассажирам леса важно оставить свои неперерабатываемые отходы именно на лоне. Но всё же здесь таких очагов было немного, и они не портили нашего настроения. Мы веселились, попинывали шишки и временно плевать хотели на все заботы.

Лес — это не просто смена обстановки. Это чужая территория, упорно выстраиваемое государство растений, разомкнутая, но в чём-то герметичная экосистема. Представь, что у этого соснового царства нет границ, что до ближайшего поселения не добраться на своих двоих и всё — скоро ты окочуришься, не сумев выжить. А умеют немногие, единицы, и это точно не мэр с кепкой, не местные шишки из управы и не мы.

ладони-листья

есть ботаническая статистика где-то на 2010 год по растениям донбасских степей, находящимся на грани исчезновения. фактически степных земель распахано почти на 80%, нетронутых зон осталось совсем немного. некоторые группировки и сообщества флоры встречались уже тогда крайне редко. главные причины вымирания растительных видов это распашка, выпас скота, террасирование и облесение склонов, застройка, большая заготовка лекарственного сырья и выкапывание корневищ, загрязнение и уничтожение степей, пожары, массовый сбор для букетов. в опасности были сон-трава, пион тонколистный, козелец австрийский, касатик рогатый, адонис весенний, астрагал ольги, многоножка обыкновенная (она же сладкий папоротник), телорез, вороний глаз, гвоздика евгении, гелиотроп душистый, клаусия солнцепёчная, кошачья лапка, рдест сарматский, росянка круглолистная, дельфиниум пунцовый (живокость), прострел раскрытый, оносма гранитная, брандушка разноцветная, эремурус представительный (семейство асфоделовые), ковыль лессинга, дремлик. многие из этих чудных названий мы никогда не слышали, не говоря о том, чтобы увидеть сами растения. это дальний мелкий мир, грозящийся уйти из родных мест. и это ситуация до войны. что произошло в местах боевых действий с миллиардами видов можно себе представить. их не стало.

Мы приближались к краю соснового бора. В нём было прекрасно, но поход требовал прогресса. Наконец, перспектива перед нами начала на глазах меняться. Для новичка это всегда эффект лёгкого цвето-светового волшебства. Мы прошли таинственный рубеж и оказались в берёзовой роще, высокой, сияющей и наполненной искрящимся воздухом. В березняке был такой же праздник, только с другими оттенками и ароматами. И ещё ласково пели птицы. Летний зной не ощущался совсем, хотя пространства между деревьями было много. Я знаю как минимум две таких секретных рощи в городских окрестностях. Один мой знакомый, ныне покойный, после советской армии угодивший в психбольницу, рассказывал мне, что в другой рощице он своими глазами наблюдал НЛО. После того случая он превратился в нормального, вменяемого и скучного человека, а много лет спустя утонул на мелководье при странных обстоятельствах. По его словам, НЛО выглядел не как тарелка или шар, а как большой матовый бублик, испускающий во все стороны тончайшие нити-усы и издающий тихую нездешнюю мелодию.

Среди берёз была магия другого вкуса — она была лёгкая, но основательная. Такую не выкорчуешь. Мы и не собирались. Напротив — поддались волшебству и в его честь допили из жбана наше пиво. Мой сюрприз удался. Сюда редко кто забредал, далековато. Мы, в отличие от среднестатистических, не шашлычили дымно, не накидывались алкоголем до одури, не трахались по кустам, как бобики и не включали на всю округу тупую попсню. Влились скромным ручейком в реку природной жизни, не обидев ни козявки, ни дерева. За это нам был подарен красивый покой, тем более ценный, что временный.

Эти спокойные, светлые моменты среди высоких берёз конкретно не запомнились ничем, осталось только общее ощущение душевного отдыха. Не помню, как долго мы там находились. Лежали на траве и смотрели сквозь листву на облака, наверняка. Но что-то звало и сулило продолжение. Приключение не было завершённым, хотя мы явно преодолели его пик. Природа снабжала силами двигаться дальше — почему нет, тем более, что я знал — впереди тоже когда-то было нечто любопытное. Не совсем из природной оперы, но всё же. Опытному исследователю своих чувств всё интересно. И я повёл нас к следующему этапу путешествия.

Заброшенные объекты. Аbandoned как память, осколками проступающая в руинах и запустении. Некоторые находят очарование в ненужности, непрактичности, метафоричности подобных мест. Лиминальные зоны, которые из своего прошлого шепчут нечто печальное о нашем будущем. То, что однажды возникло, функционировало, но затем не пригодилось. То, что ушло, но не целиком, и осталось как длящийся распад и как неизбежное напоминание. Места, которые по достоинству оценят и бомж, и поэт. Хотя, вряд ли это относится к той местности, куда я нас повёл. Там было просто необычно.

граффити ручной работы

торопливая надпись баллончиком на фасаде отделения милиции гласит: «едь на ручнике до самой смерти». ручник — это не только тормоз, но и ручное управление. управление от дремучих соседей или из упакованного властного центра. марионетки — крайне удобная форма менеджмента: привычное шоу для неуважаемой публики и традиционные мафиозные прихваты закулисья. местечковые власти — это просто несамостоятельные ретрансляторы, которым дали возможность нагреться на откатах при большой делюге и припугнули наказанием от клановой системы, складывавшейся десятилетиями. против кого прёшь, ничтожная единица? мы тебя обнулим и заменим чисто автоматически. потому такие понятия, как самоуправление, децентрализация, локальная инициатива, принятие решений по бюджетным, законодательным, торговым и другим вопросам, настоящая репрезентативная демократия в провинции кажутся смехотворными вообще всем. один местный человек прогрессивно-анархических взглядов считал, что население просто необходимо вооружать, принимая законы через своих депутатов либо расширяя чёрный рынок оружия. тут появляются жупелы, сложные социально-политические расклады, запугивание хаосом и разгулом разбойничества., а на деле сильный боится оказаться слабее. этот чел считал, что так просто в кризисных внутриполитических ситуациях умирать не хочет никто, в том числе нацгвардия, которая искренне планирует выход на пенсию и набор бонусов, но без инструмента, без аргумента в виде частного гражданского вооружения нам останется только хорошо смазанная слизью договорняков марионеточная системка на местах. кто-то ещё с пиететом и надеждой относится к слову «депутат» или «администрация»? то-то же. рука руку моет, да обе свербят, — гласит пословица народа мокша, — потому что на локтях кровь и копоть. этот прогрессивный чел не нашёл никакого отклика в родном краю, кроме тупой бычки, потому уехал в прогрессивный мир, где хотя бы у слова есть осязаемая свобода. в лондон, вроде бы.

Мы постепенно выходили из берёзового транса. Вышли из рощи и перед нами предстала степь и поля. Но не простые. Мы упёрлись прямо в бывший военный объект советских времён. Тогда в каждом городе сооружали что-нибудь такое. Лидеры державы всерьёз готовились к резкому обострению и неприкрытой агрессии, поскольку сами были такими и судить умели только по себе. Вашингтонские ястребы и их ситуативно меняющиеся прихвостни только и ждали момента вдарить по варварским гражданам, доверившим свои жизни советам ортодоксальных старейшин, мутировавших в оруэлловских комендантов исправительных лагерей.

Я показал Лоле старое, абсолютно забытое и заброшенное бомбоубежище при такой же запущенной и оставленной взлётной полосе, бетонке. Эта полоса находилась дальше и была не видна. А бомбоубежище было нестандартного типа. Опишу, как выглядел объект года четыре назад, до нашего с Лолой визита. Он находился на расстоянии метров 50 от края рощи. Котлован приблизительно 10 на 20 метров, глубиной метра два. С двух сторон вниз спускались бетонные лестницы. В центре находилось что-то вроде алтаря или жертвенника для военных богов. Шучу, там было просто бетонное возвышение, наверняка, для какой-то технической милитаристской хрени. Или даже агитационного толка, в совке такое вполне практиковалось. В общем, объект напоминал маленький летний кинотеатр, только не было лавок и экрана, а по бокам были кирпичные входы-порталы в бомбоубежище. Всё это место заросло сливами и абрикосами, на моей памяти всегда урожайными, изобильными. Какое-то время в этом забытом месте тусовались компании припанкованных подростков, живущих где-то в пешей доступности. Фальшивая гитарка, портвейн, трава, девушки на альтернативной волне, воспалённые от гормонов пацанчики. Но место культовым не стало, насколько я знал — так, отдалённый пункт для разнообразия подростковой тоски.

Входы в убежища были заварены или завалены, причём так основательно, что никому не приходило в голову тратить силы на проникновение внутрь. Да и что там могло ждать — затхлость советского проекта или царство постсоветских крыс? А весь комплекс целиком выглядел почти оригинально, тем более на контрасте с лесной зоной. Как бы такой антропный стыковочный модуль между древесной и степной натурой. Уродливый, но не скучный протез в природных окрестностях. Лола подивилась этому локусу, особенно его актуальному состоянию.

Дело в том, что, когда мы пришли к объекту, он был страшно замусорен и вдобавок котлован доверху залит мутной водой. Чёрная жижа доходила почти до краёв, а в ней плавал отвратный гарбэдж — пластиковые бутылки, разбухший картон, потемневшее тряпьё и ещё хрен знает что. Место превратили в локальную свалку. Фруктовые деревья зачахли. Подростковый дух улетучился. Стояла мерзкая вонь.

длань расписная

если сделать особую татуировку на ладони, то проживёшь ровно столько, сколько отмеряно судьбой. если сделать то же на тыльной стороне — жизнь продлится до отметки, обусловленной родительскими генами и образом жизни., но тату на ладони недолговечна, слои кожи чаще обновляются, и рисунок скоро станет нечётким, совсем, как память, которую нужно кормить домыслами и украшать по своему усмотрению. изображение на тыльной стороне — пошло, как показное себялюбие, и способно испоганить жизнь., а чтобы жизнь простиралась дальше положенного срока лучше набить наколку на морде., а ещё лучше набить морду, самому себе. это протрезвит и сделает память не такой лживой., но как быть, если партак не соответствует статусу, статус — кликухе, кликуха — имени, имя — личности, а личность — демонической сущности, замурованной внутри тёмного животного страха? здесь поможет методика коррекционной хиромантии. новые линии судьбы и жизни, новые каналы и борозды удовольствий, богатства и власти. электрический скальпель прорежет на ладони, а ещё больше в сознании обновлённые возможности для процветания, улучшения телесного существования. перманентная хирография подправит шаблонный маршрут кармы и убережёт от летящих с небес бомб житейских неприятностей. за два-три сеанса можно углубить перспективы и устаканить самооценку, но мы рекомендуем другое: пойти в соответствующее ведомство, начеканить на ладони порядковый код и в назначенное время дисциплинированно проголосовать за любые изменения, провозглашённые священным начальством. само голосование бессмысленно, результаты уже нарисованы, зато будет невероятно красиво.

Мы стояли и смотрели на весь этот упадок. Если запустение можно ещё больше запустить, то это оно. Чёрная сторона антропогенного фактора. Объект, утерявший своё назначение, затем ставший печальным олицетворением хода времени и непрочности памяти, а после цинично загаженный. Поколения помладше могли бы использовать теперь для этого места эпитеты «тошнотный» и «отстойный». Находиться дальше у такого отстойника не имело смысла.

Прежде, чем уйти, я зачем-то подошёл к ближайшему краю котлована. Там из чёрной жижи торчала кривая и жалкая ветка дерева. Лола предостерегла меня, чтобы я не свалился вниз. В затопленном котловане могла быть какая угодно опасность: битое стекло, арматура, инфекции. С этого момента мне кажется, что моё теперешнее воспоминание о том походе напоминает дополненную реальность. Возможно, это реминисценция, сшитая из моих домыслов. Поэтому далее я опишу как бы произвольную реконструкцию последующих событий.

Я стою у края, склонившись над мусорной жижей. Что-то привлекло моё внимание. У самой стены котлована из плавающего слоя отбросов торчит кисть руки. Лоле её не видно. Я наклоняюсь ещё ниже, чтобы рассмотреть всё детальнее. Да, это бледно-серая кисть, с виду твёрдая, словно закоченевшая, с пятью пальцами, местами покрытая мелким мусором. Кажется, женская. Она просто высунута из грязной воды до запястья. Остальная рука уходит в жижу и, видимо, крепится к телу, потому что кисть зафиксирована вертикально и неподвижна. Смотрится это жутко. Я рассказываю Лоле, что вижу. Она неприятно потрясена. Переспрашивает меня, но сама приближаться и взглянуть не хочет. А я не хочу прикасаться какой-нибудь палкой к кисти, чтобы проверить — кажется мне это или нет. Я ещё недолго рассматриваю бледную ладонь и застывшие пальцы, после отхожу от края котлована. Говорю Лоле, что это, похоже, женская рука высунута из воды. Кому такое понравится. Теперь мы стоим и думаем, что делать. Обратиться в милицию? Написать заявление, привести сюда и показать? Погрузиться в волокиту и неприятные дачи показаний? Хотя время и было спокойное, но у ментов оказалось избыточно много власти и полномочий, и они ради повышающих звёздочек могли состряпать любое выгодное им дело. Из свидетеля очень просто превращались в подозреваемого, а потом в обвиняемого. Я сказал Лоле, что рассмотрел кисть не совсем точно, там много мусора и, вероятно, это часть манекена, такие используют продавцы одежды. Кому понадобилось тащить сюда эту куклу — непонятно. Но в жиже чуть поодаль, например, плавала задняя пластиковая панель от крупного плазменного телевизора. Просто сюда перевезли часть стихийной городской свалки, образовавшейся в ближайшем районе. А кисть выглядела слишком манекенно, пальцы распрямлены и сжаты, ладонь чуть согнута, цвет химический, искусственный. В любом случае ни муляжу, ни возможному трупу мы уже ничем помочь не могли. Я не был уверен, что именно я увидел там, но предпочёл успокоить Лолу. Это конечность человеческой болванки из магазина, пришедшая в негодность и выброшенная. Больше оставаться там мы не стали и пошли домой.

Но вот, что я запомнил совершенно отчётливо — моё ощущение от эпизода с кистью. Отчего-то я сразу же подумал, что скоро будет война. Говорю это на полном серьёзе. Я даже озвучил это Лоле, как только мы углубились в рощу. Так что у меня есть свидетельница моего впечатления. Конечно, такой ретроспективный взгляд из сегодняшнего момента кажется слишком простым и очевидным, даже отдаёт подтасовкой. Но это была моя моментальная импрессия тогда, без участия ума, анализа. Абсурдный спонтанный вывод. С кем будет война, какая, за что, из-за чего — я вообще не представлял. Как говорится, в душе не тешил. Может быть, просто поймал какую-то тревожную волну в воздухе, в подобном месте это немудрено. Может, это пиво и тоскливое преображение местности создали во мне поэтический предсказательный произвол. Это мог быть мозговой бзик, сложившийся из сотни мельчайших факторов — от настроения, телесной усталости до запахов сосен и отстойника, и так далее. Короче говоря, я сказал тогда Лоле, что в обозримом будущем может произойти война. Мы возвращались обратно в город. После мы забудем это моё «предсказание» на целых 2 или 3 года.

ладонник

моя профессия — гид-экскурсовод. звучит несерьёзно, но не для меня. у меня есть специальные экскурсии — туры по местам массовых убийств и ритуальных жертвоприношений на донбассе. если для вас это звучит смешно — я соглашусь, этих данных нет ни в городских, ни в милицейских архивах. но, если вы думаете, что в досоветские, советские и послесоветские времена на этих землях не происходило ничего подобного, вы сильно заблуждаетесь. только в луганской области за сто лет зафиксировано 18 случаев. в донецкой — 23, но эти южане вечно хотят быть впереди во всём, так что на самом деле у них всего лишь 16. более лучшие люди. ещё я увлекаюсь этноботаникой и знаю одно местное растение, настолько редкое, что оно никогда не было внесено ни в красную, ни в зелёную книгу как уникальное или исчезающее. росло оно на ныне заброшенном хуторе постiвка. это маленький цветок, который называется ладонник или ладошник бастера. не ищите его в атласах и справочниках, я уже делал это. его там нет. я не смог отнести его ни к одному семейству или таксону. так что название дал ему сам. маленький, неприметный ладонник — лекарственный и ядовитый. всё, как завещал парацельс. об этом аквамариновом цветке нет упоминаний, преданий и легенд. я думаю, что он вырастает в местах коллективных уничтожений человеческих жизней. как, например, на хуторе постiвка. четыре случая из 18 за сотню проклятых лет. растение практически исчезло, его больше не встретить в живой природе. и вовсе не потому, что убийства человека человеком прекратились. я полагаю, ладонник больше так не мог существовать. не смирился со своей программой. теперь он есть в единственном экземпляре, у меня в теплице, окружённый заботой и уходом. и знаете, что я вам скажу? запомните это: если вы решаете что-либо делать — любое действие, от мала до велика — делайте со всей душой, то есть с максимальным вовлечением всего своего существа. если вы не понимаете, о чём я или не чувствуете в себе подобного — не делайте вообще ничего. ещё рано. вы ещё не созрели, не расцвели. и, если время действия для вас никогда не наступит — вам же лучше, поверьте, прошу.

Это, в общем и целом, история нашего летнего похода за город. Осталось добавить несколько деталей, которые мне кажутся если не важными, то просто существенными. Пока мы снова шли среди сосен, мне показалось, что я увидел, кто вырезал ножичком буквы «Л» или «А» на деревьях. Метрах в семидесяти слева появилась фигура какой-то девушки в спортивном костюме, она царапала оранжевую кору. Мелькнуло несколько стволов, и фигура затерялась, исчезла. Может быть, мне привиделось.

Наш путь не был особенно долгим, но мы успели немного утомиться. Вероятно, из-за усталости Лола запнулась о корягу и упала на выставленные вперёд ладони. Тут же вскрикнула — одна ладонь у основания была распорота осколком бутылочного стекла. Порез глубокий, сильный, ярко заструилась кровь. Мы зажали рану носовым платком и ускорились — как раз по пути находилась районная поликлиника. Пройдя бор, дубовую посадку, склады и прочее, мы коротким маршрутом направились к больничному корпусу. Там без очереди попали к врачу, который наложил Лоле на ладонь несколько швов. До дома мы подъехали уже на маршрутке — один со странными предчувствиями мрачных перспектив, другая с забинтованной кистью.

В стране тем временем было не так уж спокойно. То в Запорожье какие-то упоротые индивидуумы решили восстановить памятник Сталину, то во Львове страха не ведающие депутаты намерились на 9 мая поднять красный флаг, то овощу-президенту мерещились вооружённые нападения гражданских на органы власти, то грохотали взрывы в тогдашнем Днепропетровске. Были палаточные городки протестующих, в одном, донецком, умер шахтёр-пенсионер, объявивший голодовку. А в столице алчный до золота генпрокурор Пшонка захотел посадить второго президента Кучму на фоне модных арестов оппозиционеров. Всё это кажется таким далёким. И я, наверное, забыл бы о случае с рукой из мусорного котлована, если бы не то моё предчувствие абстрактной войны. А оно вернулось в виде яви с неожиданной мощью и ясностью уже летом четырнадцатого года.

Самое пугающее, неприятное и тяжёлое лето мы с Лолой провели вместе. Должно быть, она забыла о загадочном и шокирующем моменте в нашем загородном походе. И я не горел желанием ей о нём напоминать. Хотя, наверное, следовало всё же рассказать кое-что о той ладони, высунутой из чёрной воды. По контурному краю этой кисти, по линии, разделяющей ладонь и тыльную сторону, виднелся след от прессовки. Я не очень в этом уверен сейчас, но тогда я рассмотрел место стыка, как на пластмассовых изделиях. Я видел шов.

июль 2024